путь к телефону преграждают маломеры. вы понимаете, что уже не можете разобрать, какой из двух был с вами исходно, а какой только что присоединился. но оба щурятся на Ммаломера:
— ММАЛОМЕР — МАЛОМЕР?
— ММАЛОМЕР — ММАЛОМЕР!! — орёт тот в ответ.
— ММАЛОМЕР — ММАЛОМЕР. НО МАЛОМЕР ЛИ? МАЛОМЕР НЕ ИМЯ!
вы чувствуете, что у вас начинает гудеть голова. не то от сложности вопросов, не то от громкости.
если у маломеров нет имён, остаётся ли маломером маломер, в чьей псевдокардии имя проросло?
— маломер Ммаломер или нет, но он наш общий друг, — твёрдо говорите вы. маломеры взвешивают эту мысль.
— ВОЖАК СКАЗАЛ, — решает наконец выводок. — ММАЛОМЕР — ДРУГ.
вы отмечаете, однако, что это не ответ на вопрос, маломер ли теперь Ммаломер.
вы решаете засунуть маломера в отверстие в штуке с рогами.
вы решаете засунуть маломера в отверстие в штуке с рогами.
— МАЛОМЕР НЕ БЛАГОДАТЬ, — сообщает он, но смиренно принимает неравномерность бытия, заполняя собой отведённое пространство.
— то есть сюда нужно класть благодать?
эта мысль вас уже посещала. но больно уж хорошо рифмовались квадратность маломера и квадратность отверстия!
— БЛАГОДАТЬ!!
— и что будет?
— МНЕМОСКОП ПОКАЖЕТ ВОСПОМИНАНИЕ ЛАБИРИНТА, — отвечает Ммаломер и застенчиво прибавляет: — НЕ МАЛОМЕРУ. МАЛОМЕРАМ РЕДКО ПОКАЗЫВАЕТ.
— почему?
— МАЛОМЕР И ТАК ЛАБИРИНТ, — говорит маломер из мнемоскопа.
по лёгким вибрациям видно, что равнодушие его напускное, а на самом деле им всем страшно хочется посмотреть воспоминание. да вам и самому хочется! наверняка там будут подсказки — если не лично про вас, то про лабиринт. а это уже немало! пожалуй, даже больше, чем если про вас.
только вот — что станет с единицей благодати?..
действие определялось (довольно однозначным) голосованием.
— МНЕМОСКОП!! МНЕМОСКОП!! МНЕМОСКООООП!! — вопят все маломеры хором и немедленно укладываются в штабель перед устройством.
— вы же сказали, маломерам не показывает?
— МАЛОМЕРАМ РЕДКО ПОКАЗЫВАЕТ. НО ПОКАЗЫВАЕТ ДРУГИМ. МОЖНО СМОТРЕТЬ.
что они явно и вознамерились делать. вы кладёте благодать в мнемоскоп и устраиваетесь рядом. глаза на странном устройстве медленно открываются и заглядывают в ваши — но не видят вас, а заставляют вас видеть ими…
воспоминание лабиринта — это неинтерактивный кусок повествования. он продлится несколько выпусков. во время воспоминаний предлагать действия нельзя. конец воспоминания будет отмечен.
в полу разверст рот-ловушка. в него попал путник. это давний путник, он уже немного пророс, хотя обитателем не становится. путник сидит на дне, обхватив руками колени.
— ну и как это понимать? — слышит он с губы рта насмешливый голос.
— ты пришёл!! — подскакивает путник. — то есть… я не сомневался, что ты придёшь, конечно. только это зря. я всё.
— а говорил, здесь только добро, — усмехается пришедший. — что-то не очень похоже.
— внутри — только добро. а мы пока у входа. нужно же лабиринту как-то защищаться от Плохого мира?
— пока что я вижу, что он сумел успешно защититься от одного Амадина.
путник по имени Амадин отводит глаза. ему стыдно. он давно уже не попадается в простые ловушки, он порхает над ними как пёрышко. но его самолюбию слишком польстила возможность показать лабиринт новичку, и он зазевался.
— ты иди без меня, — говорит он себе под нос. — тут уже ничего не поделаешь. лабиринт либо отпустит меня, либо нет. он сам решит. не мы.
— то есть правильно — бросить тебя на произвол судьбы, — говорит ему насмешливый голос сверху.
— не судьбы. лабиринта, — поправляет Амадин. — это не совсем…
он не заканчивает фразу. второй путник спрыгивает на дно рта. это несколько потрёпанный, но собранный мужчина. он здесь совсем недавно. он ещё совсем закрыт. внутри у него очень темно.
— ты дурак? — вскакивает Амадин. — я же серьёзно! такие ловушки — это по-настоящему. ты же теперь тоже не выберешься!
— да куда я без тебя, — усмехается второй и показывает верёвку, которую привязал к выросту наверху. — уж точно не до центра. давай, цепляйся.
Амадин смотрит на него во все глаза. потом смотрит на живые и шурудящие зубы рта, выросшие не для того, чтобы отпускать.
— цепляйся, — повторяет путник с весёлостью, не подразумевающей споров.
Амадин хлопает глазами, глядя на второго путника, и хохочет.
— ты чокнутый. и ничего не понимаешь. так нельзя. я тебя не придушу?
— ты же лёгкий, как пёрышко, — отвечает второй путник и уверенно упирается ботинком в шурудящие зубы. Амадин прозрачный, его сердце видно. он не прорастает дальше, потому что у него нет особой цели — он просто порхает туда-сюда по лабиринту. но у его спутника цель есть, и Амадину это нравится, хоть он самой её и не знает. так они договорились. чужие цели увлекают и тянут за собой, как пущенная стрела, к которой ты привязался! это захватывающе.
первые два шага по стене даются второму путнику легко, но потом зубы его замечают. они стекаются волной к его ботинку, шурудят, волнуются, шевелятся, кусаются. ходят вверх-вниз, размалывая кожу — сперва ботинка, потом ноги. мужчина скалится, но продолжает подниматься. он совсем непрозрачный, в него не проникает ни капельки лабиринта, даже когда нарушена его целостность. невозможно понять, что он в себе несёт. Амадин прижимается к нему щекой и старается не дышать.
— такого не повторится, — говорит Амадин, когда они переваливаются через край рта и падают на каменный пол.
— уж надеюсь, — хмыкает второй путник. он относительно цел, хотя ноги его больны, а ботинки перемолоты в кашу. — тоже мне проводник — в яму свалился. а обещал-то…
— я не врал! я очень хорошо знаю лабиринт. но там, дальше. потому что внутри он постоянный, а на границе Плохого мира меняется.
второй путник достаёт из изодранного ботинка железный зуб с рукояткой. это не его зуб, и он не сам отделил его от владельца. обитатели Плохого мира продают такие зубы друг другу просто так, и лабиринту не нравится эта дробность. путник задумчиво смотрит на железный зуб и убирает его в карман.
— ботинок — отличный тайник, — отвечает он на незаданный вопрос. — всегда ношу в них что-нибудь полезное.
потом он стаскивает то, что осталось от ботинок, и без особого сожаления выкидывает кожаную кашу в рот-ловушку. Амадин провожает её взглядом:
— а как же ты дальше без обуви?
— уж как-нибудь, — усмехается второй и встаёт — не без труда, но Амадин этого не видит. — ты же сам сказал: впереди — только добро. что мне будет?
это конец воспоминания. действие возвращается к воклу.
ноги у вас загрубевшие и стоптанные, в них въелась пыль. они действительно покрыты шрамами. вы не заметили бы эти шрамы, если бы не искали специально, потому что они совсем старые — на вид им лет пять или десять, и на грубой коже их проще прощупать пальцами, чем разглядеть.
нет никаких сомнений, что второй путник из воспоминания — вы. вы человек. вы пришли в лабиринт извне и почти добрались до центра. ваш друг Амадин помог вам пройти этот длинный путь.
вы человек. у вас есть руки, ноги, лицо и сердце. но лицо своё вы не помните и не узнаёте. сердца уже нет, и вы не понимаете, как такое вообще возможно. а ноги наводят на мысль, что вы бродите по лабиринту годами.
зачем вы шли в центр? где потеряли сердце и что за канал у вас в голове? как вам почувствовать на лице солнце, если вы не помните лица? почему к вам остыл Амадин? что вам делать теперь?
Вы пришли в себя в полутёмном коридоре. Вы не помнили, как вас зовут, куда вы шли и что делали минуту назад. Вы помнили только непонятное слово «мжирь» и то, что у вас есть очень важная золотая ракушка.
Впрочем, хоть у вас в сумке и было много интересных сокровищ, ракушки вы среди них не нашли. Вы поприветствовали друга, лежавшего рядом, но он не ответил.
У него в сапоге вы нашли записку:
«я понимаю, что ты ему доверяешь. только такие и заходят глубоко. но он — не такой, как ты. он тебя использует. будь бдителен. -с»
Почерк был вам незнаком, и вы не знали, кому записка адресована и что это за «он». Разбирая бумажки, вы нашли у себя в рюкзаке другую записку:
«в сумке есть карта, но это только на крайний случай. осталось немного, просто иди вперёд, ни на что не отвлекаясь. кто будет мешать — ХХХХ. это несложно. ХХХХХХ тоже в сумке.
там, в центре, — то, чего ты больше всего хочешь».
— и решили, что больше всего хотите почувствовать на лице солнце. Позже вы уверились, что эту записку написали себе сами. Вы хотели послушно пойти к центру, но совершенно не разобрались, где он, поэтому пошли наудачу и попали в небольшую пещеру. (Надо признать, что сперва вы вообще были очень сбиты с толку!) В пещере производил окукл Проходите Степанович, с чем ему помогала благодать в виде золотого пера. Он всячески на вас ворчал.
Вам было очень неловко, что у него целых два имени, а у вас — ни одного. Вам тоже захотелось имя. Проходите Степанович рассказал, что взять себе имя можно в раздатчике имён, и пообещал вам своё знакомство, если вы приведёте ему маломера. Вы справились с этой просьбой! После обаятельного танца маломеры — местные малые сущности, лечащие лабиринт, — признали в вас вожака и охотно за вами пошли. В итоге вы оставили Проходите Степановичу свой плащ с таинственным символом, чтобы помочь ему с окуклом, и благодать тоже не взяли — он был от неё запитан. А вам эту благодать очень-очень хотелось! Вот какой вы вежливый.
Вы пытались сориентироваться по карте из сумки, но она вся была безнадёжно перемазана. Но дорогу к раздатчику имён всё-таки нашли, перед уходом соорудив своему прохладному другу отличную новую голову из тяпки.
По дороге вас несколько крючило (уже не в первый раз), и маломеры признались: они пошли с вами не только потому, что вы их вожак, но и потому, что их дело — чинить поломанное, а в вас что-то поломано. Правда, они не сошлись в том, что именно: голова или сердце. Позже вы заподозрите, что и то, и другое.
Неподалёку от раздатчика имён вы заметили зал под названием «СВИНООТЖИМ». Висевшая там Последняя Свинья хотела превратиться в свиной сок для Пира Титанов (которые у вас на карте, кажется, подписаны «тираны») и попросила её отжать. И разрешила, если захотите, забрать потом благодать в виде золотой подковы — от благодати был запитан станок, который больше не пригодится.
Вы долго сомневались, но в итоге сделали вежливый выбор и выполнили просьбу. Когда вы смотрели, как стекают со станка капельки свиного сока, у вас возникло странное чувство, будто вы что-то такое делали уже не раз — но вряд ли же вы отжимали свиней? Непонятно. Наверное, речь о том, что вы очень воспитанный и много раз всем помогали. Набрав себе немного ароматного свиного сока, вы одним глазом заглянули в Зал Титанов (или всё-таки Тиранов?), но они показались вам слишком внушительными, чтобы сейчас с ними связываться, так что вы поспешили к раздатчику.
У раздатчика имён вас ждал неприятный сюрприз. Оказывается, имя выдаётся по сердцу, но у вас его нет! Если вдуматься, это очень странно! Последняя Свинья упоминала, что именно в сердце прорастает смысл жизни — а у вас он тогда где? Не говоря уж о том, что пульс на месте, то есть что-то всё-таки продолжает двигать кровь!
Сказал раздатчик и ещё одну странную вещь: что у вас в голове есть какой-то канал. Наверное, именно поэтому вас так скрючило, когда вы попытались задуматься о том, чем думаете. Но, как бы то ни было, за неимением сердца вы попросили имя из головы.
Раздатчик выдал имя ВОКЛ.
Сперва вы расстроились. «Воклом» уже назвали вас маломеры, и вы выловили в голове воспоминание, что это слово означает «третье состояние разума» вместе с «вкл» и «выкл». А вам-то очень хотелось, чтобы раздатчик выдал настоящее имя — такое, по которому вы поняли бы что-то новое о себе…
Но потом вы решили, что это, наоборот, правильно. Вы — воспитанный вокл, Вожак Выводка. Между прочим, так вас назвали за дело! Это имя лучше случайного слова, выпавшего из раздатчика. Что же касается вашего прошлого имени, тут тоже важно не сочетание букв, а понять, кем вы были, какие танцы танцевали и какие совершали ошибки. Вы не стали пользоваться протекцией Проходите Степановича, а решили просто принять, что вы Вокл — и этого довольно.
Тем временем к выводку присоединился третий маломер — и тут вы заметили, что один из первых двух ведёт себя немного необычно. Он уже пытался вам подтанцовывать раньше, вибрируя, и, кажется, даже слегка лечил. А теперь единственный захотел имя, когда вы предложили.
Раздатчик удивился, но дал ему имя ММАЛОМЕР.
Остальные маломеры отнеслись к ситуации с подозрением, потому что у маломеров не бывает имён, а у этого в псевдокардии зародилось. Выводок согласился с вашим заявлением, что Ммаломер — друг, но открытым остался вопрос, можно ли его теперь называть маломером.
Рядом с раздатчиком имён стоял ещё один аппарат — мнемоскоп. Если положить в него единицу благодати, можно посмотреть воспоминание лабиринта. Вам было жаль расставаться с благодатью, потому что держать её очень приятно, а ещё вы чувствовали, что изначально шли в лабиринт за ней, но посмотреть воспоминание очень хотелось.
Вы увидели историю про двух путников. Одни из них, Амадин, попал в рот-ловушку лабиринта где-то там, где он почти граничит с внешним Плохим миром. Амадин думал, что он пропал, но второй путник спрыгнул в рот и помог ему выбраться, испортив при этом ботинки и ноги. Этот второй путник хотел добраться до центра, а Амадин был его проводником. Кажется, они были ещё и друзьями.
Амадин утверждал, что внутри лабиринта — ТОЛЬКО ДОБРО. Такую надпись вы видели и там, где впервые пришли в себя, так что, наверное, это правда.
Досмотрев воспоминание, вы внимательно изучили собственные ступни и увидели на них старые-старые шрамы. И поняли, что Амадин — это ваш прохладный друг, а второй путник из воспоминания — это вы. Вы — человек.
вы сидите на полу в полутёмном коридоре. штаны на вас потрёпанные, а рюкзак натирает. вы пахнете пылью. вы не помните, как вас зовут и куда вы идёте, но помните непонятное слово «мжирь» и то, что у вас есть очень важная золотая ракушка.
вы познакомились с некоторыми обитателями лабиринта (или путниками — вы не уверены насчёт Проходите Степановича) и обзавелись выводком маломеров, но слабо продвинулись в решении главной загадки.
впрочем… смотря что тут главная загадка! то есть кто! конечно, очень нескромно заявлять, что главная загадка в таком огромном и таинственном месте — это вы, но… вообще-то вы довольно загадочный. что у вас с головой? куда делось сердце? зачем вы шли в центр?
кто вы?
отвечать на эти вопросы вовсе не обязательно. у вас в сумке лежит записка, где недвусмысленно сказано: «иди в центр». вы сперва запутались и пошли наоборот, но могли бы сейчас развернуться и выполнить просьбу. конечно, вежливее всего было бы поступить именно так.
только… вам не очень нравится идея идти в центр, не разобравшись. вдруг ваши поломки такие серьёзные, что вы не справитесь с тем, что там ждёт? и это не говоря уж о том, что записки записками, но вы чувствуете нутром, что важнее всего в мире — золотая ракушка и мжирь. а вы даже не понимаете, что это такое.
если записку написали себе вы сами — а судя по почерку, это так, — наверное, можно быть немного невежливым и не послушаться сразу. вы же так не обидите никого, кроме себя.
беда в том, что вопросов всё равно слишком много. чтобы голова не шла кругом, лучше сосредоточиться на чём-то конкретном.
телефон наверняка отдохнул, и вы сможете сделать звонок. подсмотрев в бумажку, вы вспоминаете важные номера:
СПРАВОЧНАЯ — 010-012 АДМИНИСТРАТОР — 010-013 ЦЕНТР — 010-015
сейчас очень досадно было бы ошибиться и потратить звонок на что-то бестолковое.
вы решаете позвонить администратору и спросить, откуда у него три тысячи голов.
вы решаете позвонить администратору и спросить, откуда у него три тысячи голов.
разумнее всего начать расследование с головы. в конце концов, сердца у вас просто нет, а вот головой вы продолжаете пользоваться — но при этом с ней явно нелады. хорошо бы в этом разобраться! а прежде в справочной вам сказали, что у господина Администратора аномально много голов, так что он наверняка эксперт в этой теме.
вы набираете номер. трубку не берут так долго, что вы уже думаете, что телефон тоже сломался, и готовитесь повесить свою, когда на том конце раздаётся напряжённый женский голос:
— да?
— у меня вопрос про три тысячи голов, — от волнения вы забываете поздороваться. — или их больше?
собеседница молчит — опять очень долго. наверное, она где-то далеко. вы почти решаетесь не вполне учтиво её поторопить, как она шепчет — еле слышно и запинаясь:
— Герман? это ты?
голос её так натянут, будто вот-вот лопнет.
кажется, вы не Герман. ничего особо германового вы в себе не ощущаете. с другой стороны, не ощущаете и негерманового! как вообще понять, Герман кто-то или нет?
— где ты? ты опять заблудился? — как ни странно, в напряжённом голосе невидимой собеседницы слышно не раздражение, а… нежность? — ох. загляни под телефонный аппарат — внизу номер.
— 010-303.
— это же совсем рядом с кабинетом! а я-то по окраинам рыскаю… — она почти смеётся от облегчения. — вот что. никуда не уходи. я налажу сеть, я скоро буду… приду к тебе сама. просто жди. ладно?
— конечно, — соглашаетесь вы. — а даже немножко отходить нельзя?
если ваша невидимая собеседница где-то на окраинах, кто знает, сколько времени она будет добираться! а у вас всё-таки тоже есть дела.
— ты невоспитуемый, — говорит она, но снова не сердито, а ласково, как будто гладит вас по голове. — ладно. немножко — можно. жди!
и вешает трубку.
вам жаль, что вы не придумали повода спросить её имя.
вы решаете станцевать танец Амбивалентной Германовости.
вы решаете станцевать танец Амбивалентной Германовости.
и вновь вы изъясняетесь языком танца. этот, впрочем, вы назвали бы скорее интеллектуальным, чем чувственным. он призывает задуматься о сложности интроспекции.
впервые к вам обратились по настоящему имени — не случайному, из раздатчика, и не тому, что вы решили принять сами. и… вы ничего не почувствовали. значит ли это, что собеседница ошиблась и вы не Герман? или просто вы не умеете узнавать себя?
все ли в мире устроены как вы? знают ли все остальные внутри себя, кто они? или ваша растерянность — общечеловеческая, а не результат поломки?
как бы то ни было, вам необязательно оставаться на месте. если невидимая собеседница спешит к вам от окраин, пара десятков шагов от телефона вряд ли сыграют существенную роль.
это не пепел. это комочек тёплого золотистого металла с лёгкой радужной патиной. из такого же сделаны ключ, «UE» и странная загогулина у вас в сумке.
— бывшая благодать? — спрашиваете вы.
— БЛАГОДАТЬ НЕ БЫВАЕТ БЫВШЕЙ, — отвечают маломеры. — ГДЕ БЫЛА БЛАГОДАТЬ, А ПОТОМ НЕТ, ТАМ ЗОЛОТКА.
— а почему благодать потратилась на воспоминание, а на питание свиноотжима не тратилась?
— В МНЕМОСКОПЕ ВСЕГДА ТРАТИТСЯ.
— ТРАТИТСЯ!! ТРАТИТСЯ!! ТРАТИТСЯ ВСЕГДА!!
ах да. маломеров мало толку расспрашивать об устройстве лабиринта. поэтому вместо общих вопросов вы показываете ключ:
— и это — из золотки? то есть из бывшей… из того, что образуется на месте потратившейся благодати? но то, что образовалось у меня, — бесформенное. а это — вещь. получается, золотку кто-то собирает и делает из неё разные предметы? или они сами возникают?
— ГОСПОДИН АДМИНИСТРАТОР, — солидно сообщает Ммаломер. — ЕМУ НОСИМ.
вы с сомнением убираете комочек золотки в сумку. если честно, трудно придумать, чем он может вам пригодиться, а из мнемоскопа его рано или поздно забрали бы маломеры. но вам неприятно оставлять после себя бардак!
вы решаете слепить из золотки букву «М» и отметить ей Ммаломера.
вы решаете слепить из золотки букву «М» и отметить ей Ммаломера.
сами вы из золотки ничего не слепите — это металл, он слишком крепкий. вы протягиваете комочек Ммаломеру и просите его слепить букву «М».
он молчит и не реагирует.
вы повторяете просьбу погромче. он продолжает молчать, остекленев от напряжения.
— ЧТО ТАКОЕ ЭМ? — спрашивает один из маломеров. — ЭМ НЕ ЗНАЕМ.
— буква. вот, смотрите, — вы указываете на букву «М» в словах «раздатчик имён».
— А. КОРЯМБА, — разочарованно отвечает маломер. — КОРЯМБЫ НЕ СМОТРИМ.
— НЕНАСТОЯЩИЕ!! НЕНАСТОЯЩИЕ!! НЕНАСТОЯЩИЕ!!
и всё-таки по вашей просьбе они делают из золотки корямбу «М». вы опускаете её на спинку Ммаломера. его кожа тут же выгибается, образуя три ямки, и подхватывает точки соприкосновения с металлической буквой, так что она неплохо закрепляется — при желании оторвать можно, но сама при ходьбе не отвалится.
Ммаломер отмирает и стремительно вертится вокруг своей оси, показывая собратьям новое украшение со всех сторон. они реагируют не так подозрительно, как на имя. может, потому что корямбы ненастоящие, а может, украшения не так важны, как имена.
вы имели в виду дополнительную «М» в имени Ммаломера, но надо признать, что получился также весьма эффектный гребень!
ваша карта никуда не годится, на ней ничего не разобрать. вы достаёте маслице и старательно дорисовываете всё, что успели повстречать в лабиринте. теперь ориентироваться куда легче!
в процессе вы лишний раз убеждаетесь: старые пометки на карте сделаны вашим же почерком. (у вас их два — речь про второй, который проявляется, если вы пишете некоторое время.) и судя по всему, испортили карту тоже вы.
зачем? ведь по такой карте нельзя дойти никуда, кроме центра! если бы это были не вы, а кто-то другой, закралась бы мысль, что этот кто-то пытался вынудить обладателя карты идти только туда — и никуда больше. но вы, несомненно, так невежливо бы не поступили. даже с самим собой.
почерк у вас крупный и неаккуратный. пожалуй, он идёт тому немного лохматому путнику, которого вы видели в воспоминании.
искать её не нужно — она смотрит прямо на вас. в буквальном смысле.
когда вы подходите к ней ближе, висящий над раздатчиком глаз вздрагивает. зрачок в виде уже встречавшегося вам, но непонятного символа совершает какой-то геометрический танец. он осматривает вас с головы до ног, потом обратно до головы — и улыбается веками как губами:
— вам можно. проходите.
— Степанович? — невольно спрашиваете вы.
— Степанович уже прошёл.
с этими словами глаз прокручивается вокруг своей оси, так что зрачок ненадолго пропадает, и дверь перед вами разъезжается. за ней видно продолжение коридора.
вы как-то даже разочарованы. вам казалось, что тут будет загадка или головоломка. но лабиринт охотно вам открывается.
она шероховатая, будто сделана из камня, но при этом тёплая и болтается, как что-то живое. вы немного покачиваете её и размышляете, разумно ли совать руку внутрь, когда из гули высовывается лицо — человеческое, но крошечное, меньше вашего кулака.
— уходите, — недобро требует оно.
— Степанович? — ехидно спрашиваете вы.
— Пастинович. стыда у вас нет. тут люди работают.
после этого лицо пропадает, а вход в гулю сжимается. вам явно дают понять, что продолжения не будет.
какие маленькие люди! трудно понять, как в такую гулю может вместиться один человек — а уж тем более несколько. да ещё и работать там. но, конечно, это их дело — вы не будете никого осуждать за неконвенциональные размеры.
вы решаете просунуть нос в дверь, но целиком не проходить.
вы решаете просунуть нос в дверь, но целиком не проходить.
а то вдруг она за вами закроется!
коридор за дверью довольно пустынен, но пройти дальше не получится: ваш путь преграждают два существа. одно, небольшое и зубастое, щёлкает всем собой с громким цеканьем. другое, нежное на вид, взобралось на полку на стене и дрожит. на вас они внимания не обращают.
когда вы протягиваете к клыцу руки, он подпрыгивает, и его половинки смыкаются у вас на руке.
вы испытываете новое странное чувство, которое сложно описать. наверное, можно сказать так: ваша рука вдруг становится очень важной, и вам резко не хочется думать больше ни о чём, кроме руки, а вернее, даже не не хочется, а не получается, но при этом думать о руке тоже неприятно, потому что она теперь не рука, а раскалённый штырь. по запястью почему-то течёт маслице.
— я бы очень хотел, чтобы ты поскорее прекратил так делать, если, конечно, у тебя есть такая возможность!!! — задыхаясь, кричите вы клыцу, но он не прекращает.
вы решаете тоже обхватить клыца половинками своей головы.
