- в какой-то момент Амадин отвлекается, и второй путник уходит.
он не устал, но идёт с трудом. он молча бормочет стихи и разговаривает о непонятном, чтобы не знать себя. Лабиринту не нравится это сопротивление, но в конечном итоге оно неважно. второй путник не прорастает как другие, прозрачные; со своими стихами и упражнениями он больше похож на скорлупу моллюска, куда сумрак Лабиринта может затечь лишь через щели. но и это тоже прорастание. пусть вслепую — оно неизбежно как жизнь.
завернув в изгиб, где Амадин не увидит, второй путник падает на колени, расстёгивает куртку и смотрит на себя. свидетельство того, что Лабиринт всё равно в него проникает, неоспоримо.
он рычит от злости.
вытащив из кармана зуб, второй путник втыкает его в свой смысл. и кусает, кусает, кусает, отдирая куски, пытаясь вернуть себе изначальную форму. он отказывается признавать, что живое не бывает непреложно.
(заявлять действия в воспоминаниях нельзя.)