в свиноотжиме темно и пусто. вы были здесь, кажется, совсем недавно, но столько успело измениться! вы определились с со своим именем и Ммаломера, укоротили штаны, красиво повязали вторую руку, нашли мнемоскоп и дозвонились до таинственной незнакомки. а главное — поняли, что вы человек или были человеком. это не приближает вас к цели, тем более что вы её и не знаете, но всё-таки приятно иметь в жизни определённость.
вам кажется, что Последняя Свинья бы вас одобрила, ведь она уважает определённость.
кряхтя, вы опускаете клыца на пол — ногами вниз. до сих пор он висел у вас в руках равнодушно, но стоит его ногам коснуться земли, как он вздрагивает и стремительно упрыгивает из рук — с такой силой, что вы не смогли бы его остановить, даже если бы попытались. всё-таки это очень решительное существо.
пропрыгав по свиноотжиму, он замирает перед аппаратом.
вы решаете прогнать свиноотжимный аппарат вхолостую для демонстрации клыцу.
вы решаете прогнать свиноотжимный аппарат вхолостую для демонстрации клыцу.
раз уж вы предлагаете клыцу эту территорию, надо как-то показать её преимущества, а аппарат очень солидно гудит при использовании. вы дёргаете рычаг. верёвки с крюками ползут по потолку, винт набирает обороты.
клыц подскакивает. цекает. и всё с той же решимостью, с которой носился по помещению, кидается в винт!
раздаётся кошмарный грохот. вам это не нравится. во-первых, это явное нарушение порядка, которое может кого-нибудь напугать — нежная зыскань наверняка сейчас замерла и задрожала от шума. во-вторых, даже если клыц хочет отжаться, нельзя делать это в свиноотжимном аппарате. он же не клыцеотжимный! вы решительно против!
но как вы ни тянете рычаг в другую сторону, он не тянется. аппарат докручивает клыца.
спустя положенный срок тот выпадает с другой стороны в гофру. судя по тому, как она надувается, в сок клыц не превратился и лежит там целым. и более того: приглядевшись, вы понимаете, что, кажется, от встречи винта и клыца сильнее досталось винту — на его лопастях видны свежие щербины.
вы решаете недоумевать, почему аппарат запустился без благодати.
вы решаете недоумевать, почему аппарат запустился без благодати.
если честно, вы дёрнули рычаг несколько бездумно. но разве свиноотжим не был запитан от благодати? почему тогда он запустился и без неё?
вы спрашиваете маломеров. на несколько секунд они замирают, а потом вопят:
— ПОЛОМКА!! ПОЛОМКА!! МАШИНА РАБОТАЕТ!!
— РАБОТАЕТ НА ПУСТОМ!!
«поломка», наверное, не то слово, думаете вы. ведь поломка — это когда не работает то, что должно работать. а у вас работает то, что работать не должно. но с другой стороны, это ведь тоже нарушение порядка.
из гофры доносится цеканье клыца и отчётливый стук его половинок. маломеры скользят псевдохейриями по аппарату, но пока им, кажется, не удаётся отыскать причину его своеволия.
вы решаете заглянуть в недра аппарата между лопастями.
вы решаете заглянуть в недра аппарата между лопастями.
вы бы предположили, что машина для свиноотжима, к примеру, умеет механически запускаться без благодати, а та нужна, лишь чтобы воплотить смысл отжимаемой свиньи, но маломеры ищут поломку. что-то явно не в порядке. похоже, машина всё-таки не должна была запускаться.
привстав на цыпочки, вы заглядываете между лопастями в глубь гофры. там всё ещё пахнет фруктами. полумрак лабиринта с трудом пробирается в гофру, но вы видите смутные очертания клыца — целого и свободного от тряпицы. покатость его бока подчёркивает золотистый отсвет.
золотистый.
ваши пальцы тянутся внутрь быстрее, чем вы успеваете задуматься. их окатывает потоком воздуха — тёплого, но и свежего, как не должно быть внутри аппарата. самого лучшего воздуха. доброго, как объятия друга. красивого, как истина.
клыц делает предупредительный цек. кажется, он выбрал, какую территорию захватить.
вы решаете выдернуть руку из аппарата и погрозить ей пальцем, чтоб больше так не делала.
вы решаете выдернуть руку из аппарата и погрозить ей пальцем, чтоб больше так не делала.
голова у вас поломана, сердца нет, а теперь ещё и руки своевольничают? с некоторым недовольством вы думаете, что когда вы были человеком — то есть не были поломаны, — руки наверняка вас слушались.
а может, они и сейчас слушаются того вас? кроме головы и сердца есть ведь ещё тело — и оно знает, что ему нужно. но и танцует ведь тоже тело! а ваши танцы — ваши, а не какого-то прошлого вас, в этом вы уверены.
вы объясняете маломерам, что увидели внутри. «НЕ ПОЛОМКА», — резюмируют они. если вам очень понадобится ещё благодать, а другой не найдётся, вы можете вернуться за этой (конечно, потребуется ещё разобраться, где именно в аппарате она находится и что вообще там делает). а пока, пересилив себя, вы выходите из свиноотжима и притворяете дверь.
вы решаете написать над входом «ТЕРРИТОРИЯ ЗАХВАЧЕНА КЛЫЦЕМ».
вы решаете написать над входом «ТЕРРИТОРИЯ ЗАХВАЧЕНА КЛЫЦЕМ».
так все будут знать, что внутри клыц, и не полезут зазря.
…или не подписывать? странный голосок внутри вас говорит, что иметь под рукой неожиданного клыца может быть полезно. ведь о том, что он в аппарате, не знает даже зыскань. это туз в рукаве!
вы тут же одёргиваете себя: конечно, дело не в этом! просто невежливо подписывать чужое жилище, не спросив его разрешения… наверное…
ай, кого вы обманываете. ничего в этом страшного нет. и всё же ваша рука замирает. подписывать или нет?
где сидит клыц, будете знать только вы. может, это вам пригодится.
больше ничто вас не отвлекает — самое время пойти к мнемоскопу и посмотреть ещё одно воспоминание лабиринта. и не только потому что интересно; и не только потому что это нравится маломерам. ещё вам как-то спокойнее, когда благодать не задерживается у вас слишком надолго — даже в сапоге.
иначе вы начинаете о ней думать.
вы проходите несколько десятков шагов до мнемоскопа, кладёте благодать в приёмник и усаживаетесь. маломеры с готовностью штабелируются рядом.
— а как мнемоскоп выбирает, какое воспоминание показать? — спрашиваете вы.
— ОН ПОКАЗЫВАЕТ ТО, ЧТО НУЖНО ТВОИМ ГЛАЗАМ, — отвечает Ммаломер. фраза звучит очень странно. вы почти уверены, что он кого-то цитирует, но спросить не успеваете: глаза мнемоскопа встречаются с вашими.
воспоминание лабиринта — это неинтерактивный кусок повествования. он продлится несколько выпусков. во время воспоминаний комментарии открыты только для обсуждения — предлагать действия нельзя. конец воспоминания будет отмечен.
кабинет непрозрачен. лабиринт давно съел бы его, но администратор умеет делать вещи, которые он не умеет, поэтому приходится мириться. путники, чей разговор слушает лабиринт, стоят на пороге.
— то есть ты не знаешь, зачем ему в центр? — спрашивает путник по имени Саари. она чёрная внутри, и если бы не администратор, она не могла бы здесь жить.
путник по имени Амадин мотает головой.
— разве тебе не интересно?
— если он тиран, то останется в Зале Тиранов, — пожимает плечами Амадин. — хотя я не думаю, что он тиран. обычно они разрастаются задолго до центра. а он обычный.
— да. обычный, — повторяет Саари. — ни меха, ни когтей, ни деформаций, ни механических частей, ни света изо рта. простой человек в самом центре лабиринта. тебя это не удивляет?
Амадин легкомысленно трясёт кудряшками:
— здесь же только добро. никто недобрый не смог бы сюда добраться.
— а с хорошим проводником? — спрашивает Саари и внимательно смотрит на него.
Саари и Амадин стоят у входа в кабинет. тот, о ком они говорят, ещё собирается где-то в глубине.
— я знаю эту породу, — втолковывает Саари. — ты не знаешь. Герман не знает. а я знаю. я сама… — она кидает в кабинет быстрый, острый взгляд. — послушай. он хочет сделать что-то злое. в лучшем случае — с тобой. а в худшем…
Амадин не верит ей. он так давно в лабиринте, что почти забыл о существовании дурных людей. где-то там, в Плохом мире или на окраинах — конечно, там хаос, ожесточение… но здесь, почти в самом центре!
но разве не он, Амадин, помог второму путнику сюда добраться?
мы помогали друг другу, увещевает себя Амадин. я вытаскивал его, но чаще он вытаскивал меня. и всё-таки за всё это время второй путник так и не назвал ему ни имя, ни цель, ни кем он был в Плохом мире. и он пропадал — иногда ненадолго, но был и тот раз…
— ты ошибаешься, — бормочет Амадин. — он не может быть плохим. он добрый, смелый и обаятельный человек.
— вы обо мне говорите? — выходит из кабинета второй путник.
второй путник спокоен и уверен в себе. в нём нет чёрной дыры. за его спиной, в кабинете, осталась тайна. он задерживает взгляд на Саари, и его улыбка на секунду пахнет кровью, но говорит он лишь:
— Герман ушёл. вернётся нескоро. сказал что-то про сеть в Зоне спокойствия. я не знаю, где это.
Саари кивает. двум путникам тоже пора идти. она отпускает их, потому что не может остановить. но стоит им скрыться за поворотом, как Саари выдёргивает из себя иглу. лабиринт неспособен очистить её, но администратор сделал так, чтобы он всё-таки немного сквозь них прорастал. Саари берёт ручку и пишет:
«я понимаю, что ты ему доверяешь. только такие и заходят глубоко. но он — не такой, как ты. он тебя использует. будь бдителен. -с»
потом она заворачивает в записку иглу. шарит по кабинету глазами, находит бинт, втыкает иглу в его сердцевину. так она почти незаметна.
нагнав двух путников, Саари суёт бинт Амадину:
— последний рывок бывает долгим. кто знает, как вас примет центр! да и тираны… так что возьмите на всякий случай.
Амадин принимает бинт с благодарной улыбкой, но сразу чувствует иглу внутри. он ничего не говорит второму путнику. он развернёт бинт позже, украдкой, достанет иглу, прочитает записку и перепрячет всё в голенище. второй спутник говорил, что ботинки — лучший тайник.
Амадин пока сам этого не понял, но зерно сомнения уже у него в сердце.
это конец воспоминания. действие возвращается к воклу.
вы решаете размотать бинт на правой руке и посмотреть, что под ним.
в последнем воспоминании на вас — на вашем теле — на втором путнике — в общем, тогда бинта ещё не было. если посмотреть, что под ним, наверное, вы лучше поймёте, что с вами происходило.
вы ищете хвостик бинта и находите, но не успеваете потянуть.
— Герман?.. — тихо говорит Саари.
она стоит возле раздатчика имён и заглядывает вам в лицо. вы узнаёте её сразу — из воспоминания, из своего телефонного разговора. это она шла искать вас с окраин и велела вам сидеть на месте. это она дала Амадину бинт, который, вероятно, вы и держите сейчас за хвостик.
у неё приятный серый мех на лице, стройное тело в эргономичном костюме, телефон на поясе и тёплая, чуть вопросительная улыбка в глазах. она пахнет собой.
вы решаете разразиться приветственным брейкдансом.
вы решаете разразиться приветственным брейкдансом.
вы позволяете телу подхватить ноги и вознести их наверх, утыкаетесь лопатками на пол и энергично крутитесь.
ноги вверху, голова внизу, всё вверх тормашками. да, в таком вы нынче положении — перевёрнутом и непонятном. но ведь вертитесь же! импульс, который вы придали ногам, закручивает тело сам, уже почти без ваших усилий. в этом есть несгибаемая внутренняя сила и достоинство. вы хотите показать Саари, что рады её видеть, понимаете своё нынешнее состояние, но не опустите руки. и ноги. Саари наверняка поймёт глубокий символизм вашего танца.
насколько вы слышите из-под собственных лопаток, она молчит.
— а что с ней? — рассеянно спрашивает Саари. она с улыбкой смотрит на Ммаломера: — итак, ты пропал неведомо куда, чтобы учить маломеров танцам. а я-то думала, они неподвластны даже тебе! стоило подумать лучше, конечно.
от этих слов вы чувствуете значительную гордость. да, не каждому суждено стать вожаком выводка! вам почему-то приятно, что кто-то со стороны подтвердил существенность этого титула.
а что с мжирью? а вы не знаете. если честно, до этого момента вы даже не знали, что мжирь — «она» и что с ней что-то может быть. специально вы не задумывались, но скорее предположили бы, что «мжирь» — это что-то вроде междометия.
— не знаю, — повторяете вы вслух, встаёте и отряхиваете штаны. — если честно, я очень плохо понимаю, что происходит. может, вы согласитесь мне объяснить? — спохватившись, вы вытираете ладонь о штанину и протягиваете ей. — я Вокл, вожак выводка. приятно познакомиться.
она не отвечает на рукопожатие. только теперь, когда вы встали и развернулись, она заметила шрам у вас на груди. улыбка осыпается с её лица как засохшая краска с перекошенной стены. она непроизвольно делает шаг назад и шепчет:
— я сделал довольно много! сперва я привёл Проходите Степановичу маломеров и помог правильно произвести окукл, — начинаете загибать пальцы вы. — украсил жизнь прохладного друга. нашёл в свиноотжиме Последнюю Свинью и помог ей отжаться. потом мы с маломерами дошли до раздатчика имён, мы с Ммаломером получили имена. я освоил работу мнемоскопа. потом позвонил вам, и пока мы вас ждали, немного побродил по окрестностям…
вы понимаете, что она совершенно вас не слушает.
— или вам более интересна духовная сторона? если честно, в этом я не очень продвинулся. но я неплохо научился выражать свои чувства танцем. один раз я нашёл своё антисердце в антиботинке, хотя вообще их у меня нет. ещё мне очень нравится благодать, но почему-то есть такое чувство, будто не нужно слишком сильно ей наслаждаться. а в центр я не спешу, потому что…
— что — ты — с ним — сделал? — медленно, по слову повторяет Саари, довольно невежливо перебивая вас. кажется, ей очень нравится ваш шрам, потому что она по-прежнему смотрит на него, а не в лицо.
вы решаете сказать «эй, мои глаза вообще-то здесь!» и показать, где.
вы решаете сказать «эй, мои глаза вообще-то здесь!» и показать, где.
— твои глаза? — переспрашивает она и вдруг заливается смехом.
ситуация в самом деле не лишена комизма. вы ведь даже не уверены: она спрашивает вас как Германа — или про Германа? а может, «что ты с ним сделал» вообще касалось, к примеру, сердца? ясно одно: Саари знает про вас больше, чем вы сам. сейчас она отсмеётся, и вы обо всём её по порядку расспросите.
смеётся она долго. вы даже начинаете сомневаться, не поперхнулась ли она чем-то. когда же смех прекращается и вы открываете рот, чтобы задать все свои вопросы, она всё-таки вскидывает на вас глаза. лицо у неё очень спокойное, даже какое-то как будто сонное. и не подумаешь, что она только что заливалась хохотом.
— ты чудовище. я тебя ХХХХ, — ровным голосом говорит Саари и выдёргивает из себя иглу.
вы галантно отступаете в сторону, пропуская Саари, чтобы она в вас не врезалась. Саари невольно пролетает мимо, но волнообразным движением разворачивается, и вот она снова совсем рядом. вы ступаете ей навстречу, но в последний момент снова увиливаете. получается захватывающий дуэт, как качание в гамаке.
— я никогда раньше не танцевал парные танцы, — застенчиво признаётесь вы. — если, конечно, не считать Ммаломера. но он всё-таки танцует сам по себе, как мне кажется, а не в паре со мной.
а оказывается, это очень здорово! если индивидуальный танец выражает чувства, которые не облечь в слова, то парный — это уже диалог. вам даже кажется, что в первую очередь вы созданы для парных танцев, а индивидуальные изобрели дополнительно. вы надеетесь, что Саари ещё долго не устанет!
— это всё… для тебя… развлечение, да? — цедит она сквозь зубы, не переставая танцевать.
— конечно! — восклицаете вы. — не переживай, мне очень нравится!
изначально вы обращались к ней на «вы», но она заговорила с вами на «ты», да и танец очень сближает, так что сменить обращение, пожалуй, вполне уместно.
Саари танцует энергично, но немного неловко — она постоянно задевает вас своей иглой, и если бы вы были чуть-чуть менее грациозны, то игла бы в вас воткнулась. после очередного кувырка Саари, от которого вы уже не можете увернуться, а можете только сбить его, с размаху прильнув к ней телом, вам даже начинает казаться, что она это специально — что она хочет воткнуть в вас иглу. видимо, это какой-то очень продвинутый танец. может, вы танцуете неправильно? в парном танце ведь нужно действовать в унисон с партнёром, а не спорить с ним!
всё-таки вы не подушечка для игл, и подставлять себя под них было бы неправильно.
вам приходит на ум, что в парных танцах иногда есть ведущий и ведомый. сейчас ведёт явно Саари — возможно, это и символизирует игла. но вам бы тоже хотелось немного повести! поэтому вы перехватываете её руку. Саари дёргается — но вы держите крепко, и высвободиться ей не удаётся. от рывка её заносит, она задевает угол мнемоскопа бедром. украшение из золотки вспыхивает белым светом и с хлопком отлетает.
Саари шипит сквозь зубы. то ли её брюки порвались, то ли под украшением в них уже было отверстие. она зажимает его рукой, невольно прервав танец. немного обидно, что вам не удалось повести, но, справедливости ради, получается у вас не очень.
— мне невероятно нравится танцевать, — говорите вы. — но, может быть, поговорим? мне бы хотелось поговорить.
— поговорим. давай. что ты сделал с Германом?
— о! — воздеваете палец вы. — то есть ты всё-таки спрашивала про него. я не ответил, потому что не знаю. я не знаю, кто такой Герман. я даже не знаю, кто такой я сам! я пришёл в себя совсем недавно и не уверен, что происходит.
она снова смотрит вам в глаза, и её лицо сводит какой-то странной судорогой.
— я тебе не верю.
вы решаете попросить маломеров сделать Саари новое украшение из золотки.
вы решаете попросить маломеров сделать Саари новое украшение из золотки.
судя по тому, как она схватилась за ногу, ей было очень обидно потерять старое. возможно, оно памятное и незаменимое, но лучше ведь хоть какое-нибудь, чем никакого, верно?
— выводок, — говорите вы. — пожалуйста, слепите Саари новое украшение из золотки. в виде, например, мишени — символа целеустремлённости.
— НЕТ, — отвечают маломеры. — ОНА ВНУТРИ-ЧЁРНАЯ.
— ладно, — соглашаетесь вы. — мишень не очень поэтична. тогда… стойте, что?
— ЧЁРНАЯ!! ЧЁРНАЯ!! ЧЁРНАЯ-ВНУТРИ!!
вы чувствуете, как запястье Саари вздрагивает, будто её стремительно обнял клыц. или как будто ей навсегда запретили сладкое. или даже как будто сладкое ей запретили давно, но сейчас кто-то вдруг напомнил об этом и уселся есть прямо перед ней замечательное пирожное.
— что это за невежливость? — строго говорите вы, но маломеры не отвечают и не двигаются с места. только Ммаломер нерешительно протягивает псевдохейрию к золотке, но и тот в итоге не берёт её. Саари криво усмехается, но вы почему-то не совсем уверены, что это искренняя улыбка.
вы решаете показать Саари записки из рюкзака в знак доверия.
вы решаете показать Саари записки из рюкзака в знак доверия.
вы думаете, не нужно ли сделать с украшением что-то ещё — подарить что-то из своих вещей, например. но непохоже, что нога занимает Саари так же сильно, как рука занимала вас после встречи с клыцем. кажется, вздрогнула она из-за слов маломеров.
а значит, вам просто нужны правильные слова!
зря вы не сохранили бумагу с именем из раздатчика. такая мысль у вас мелькала, но вы как-то отвлеклись. сейчас эта бумага убедительно подтвердила бы вашу личность и вокловость. но раз её нет, можно попробовать другие. Саари увидит, что вы полностью с ней откровенны, и перестанет вам не верить.
вы осторожно отпускаете руку Саари и лезете в рюкзак. она следит за вашими движениями, но не мешает. вы достаёте и протягиваете ей обе записки: ту, что вы нашли в сапоге прохладного друга, и ту, что была у вас изначально.
Саари берёт их не без интереса, но когда она разворачивает первую, её лицо каменеет.
— и чего ты хочешь этим добиться?
— показать, что ничего от тебя не скрываю!
— я поняла. ты не скрываешь. ты гордишься. — она поднимает взгляд. — итак, ты всё узнал и расправился с Амадином. и теперь демонстрируешь это мне. это приносит тебе удовольствие? быть альфа-хищником? играть с едой?
— мне не хочется есть, — растерянно отвечаете вы.
вторую записку Саари открывает уже без особого интереса. пожимает плечами:
— а здесь ты признаёшься, что ХХХХХХХХ всех, кто встаёт на твоём пути. чтобы меня запугать? зря. мне уже нечего терять.
— знаешь что! — возмущённо складываете руки на груди вы. — если ты заранее решила мне не верить, как я могу тебе что-то доказать?
— никак, — снова пожимает плечами она. — но сугубо для интереса можешь начать говорить правду. минуту назад ты велел маломерам «слепить украшение для Саари». себя ты не помнишь, Германа ты не помнишь, а Саари ты, выходит, помнишь? да я звезда.
вам кажется, что вы слышите где-то далеко какое-то ворчание, хотя обычно в Лабиринте очень тихо. померещилось, наверное.
вы решаете признаться, что знаете её только из мнемоскопа.
вы решаете признаться, что знаете её только из мнемоскопа.
вы сомневаетесь, говорить это или нет, ведь прозвучать может обидно, но в итоге решаете, что важно быть полностью откровенным:
— прости, но тебя я тоже не помню. я узнал твоё имя в мнемоскопе. вот, смотри, — вы указываете на золотку, — ещё тёплая. наверное. и маломеры могут… — тут вы осекаетесь, потому что а вдруг они и подтверждать ничего внутри-чёрным не захотят?
вам определённо нужно будет поговорить с ними о природе добра.
по стене снова проползает ворчание. теперь уже не так похоже, что вам просто померещилось.
— ты слышишь? — спрашиваете вы.
Саари прислушивается. касается пальцами стены, что-то проверяя. морщится. и, ненадолго задумавшись, решает:
— у меня нет времени. ладно. хочешь играть в игры — я сыграю в твои игры. ты якобы ничего не помнишь. а может, и не якобы… — она вдруг хмыкает. — самое смешное, что с тебя сталось бы на самом деле что-нибудь с собой сотворить. как-то ведь ты — чудовище — добрался почти до самого центра. тут недостаточно просто… тут нужна фантазия. но что бы ни сделал, ты — всё ещё ты. — она трёт лоб, машет рукой. — и ты якобы хочешь, чтобы я что-то тебе рассказала. что?
вы чувствуете волну радости и облегчения. Саари не только не обиделась, не только перестала вам не доверять, но ещё и предлагает игры! и это — так скоро после танцев! она очень вам нравится.
но вы понимаете, что нельзя попросить рассказать и объяснить вообще всё сразу. нужно сформулировать вопрос или тему конкретно — может, не так, как при звонке в справочную, но всё-таки с уважением к тому, что у Саари мало времени.
